"Гробница императора Павла І."

Православная Жизнь. № 10, 1953 г. Джорданвиллъ.

   Большой соборъ, черныя базальтовыя колонны, слабо освещенныя заходящимъ солнцемъ. Къ колоннамъ прикреплены золотые венки и древки победныхъ знаменъ.

   Косые лучи играютъ на золоте царскихъ вратъ. Все остальное тонетъ въ полумраке грандіознаго собора.

   Слабо теплятся лампады, подъ коронами, на гробницахъ. Четкія надписи славянской вязью. Каждая гробница — своя эпоха, своя историческая страница славнаго прошлаго. Переходишь отъ одного царствованія къ другому.

   Вотъ императрица Екатерина ІІ. 36 летъ блестящей эпохи, грандіозныхъ замысловъ и небывалаго успеха, а это ея сынъ — императоръ Павелъ І. Единственная гробница, утопающая всегда среди живыхъ цветовъ. На карауле старый Павлоскій солдатъ. Только у этой гробницы ежедневно служатся заказныя панихиды.

   Здесь, у этой гробницы, вы могли встретить все слои Петербургскаго общества. Приходятъ со своимъ горемъ, служатъ панихиду, молятся объ упокоеніи души императора и просятъ заступничества Помазанника предъ Престоломъ Божіимъ.

   Слогласно регламента, панихиды служатся сонмомъ духовенства, хоромъ певчихъ, какъ подобаетъ по Императоре.

   Молятся, припадая головой къ мрамору саркофага, и шепчутъ просьбу, выплакиваютъ обиды, несправедливости, просятъ помощи и заступничества у усопшаго царя. Слышитъ венценосецъ, не оставляетъ безъ ответа ни одной просьбы. Царствованіе его было короткое, только 4 ½ года. Онъ ушелъ непонятымъ, его благіе порывы были неправильно истолкованы. Его распоряженія искажались.

   Что ему не дано было совершить во время своего короткаго царствованія, онъ спешитъ исполнить теперь, изъ другихъ сферъ, изъ міра, где нетъ печали и воздыханій.

   Исполненіе бываетъ неожиданнымъ своимъ разрешеніемъ, не всегда такъ, какъ просили, но всегда къ лучшему. Ожидали привычно исполненія и разрешенія приблизительно къ концу недели после панихиды.

   Отъ кого это пошло? Кто былъ первый, кто далъ толчекъ этому тихому паломничеству на гробницу Павла І? Говорилось всеми шепотомъ объ исполненіи желанія, и даже сторожъ, Павловскій солдатъ, что стоитъ на часахъ у гробницы, по окончанія панихиды, прикладывая руку къ фуражке, говоритъ: «съ исполненіемъ желанія!» и улыбается, принимая на чаекъ.

   Случаевъ исполненія было множество! Вотъ одинъ изъ нихъ — маленькій эпизодъ, съ большими последствіями, изъ хроники одной семьи…

   Это относится къ далекимъ воспоминаніямъ детства. Милыя родныя лица встаютъ, светившія на заре жизни…

   Жили мы, после смерти отца, все еще на казенной квартире. Те же условія жизни, те же слуги, но прежняго «домостройнаго» обихода уже нетъ. Дисциплина родного гнезда нарушена!

   Растерянная, ко всему безучастная, мама, съ печальными глазами, ни во что не входила. Домъ вела старая, еще бабушкина, ключница Абрамовна. Ею весь домъ держался. Она дачу нанимала, въ гимназію на переговоры съ директоромъ ходила, такъ какъ нарушеніе дисциплины больше всего замечалость на брате. Онъ ходилъ съ лихо заломленной фуражкой, поведеніе было громкое, а успехи тихіе.

      Детское воспріятіе разговоровъ взрослыхъ…

   Вечерній чай въ столовой. Углы тонули въ полумраке. Мама и Абрамовна. Абрамовна докладываетъ: «Въ гимназію нынче ходила, инспекторъ вызывалъ, да не порадовалъ: курить сталъ нашъ Сашенька!»

   Мама недоверчиво поднимаетъ свои красивые глаза? «—Но ведь онъ еще ребенокъ?» «—Хорошъ ребенокъ, верзила, 17-ый годъ съ сентября пойдетъ! Дела не делаетъ, отъ дела не бегаетъ, вместо уроковъ Шерлокъ Холмса читаетъ, по пятаку у газетчиковъ эту дрянь покупаетъ. Мне-то его куренье не новость, ужъ давно отъ него табачищемъ несетъ! Стара я стала, пока жива, еще держимся, а безъ меня, что вы будете делать? Думаю я давно. Третій годъ вдовеете и достаточно, отца детямъ надо. Безъ мужской руки изъ Сашеньки нашего ничего путнаго не выйдетъ. Такъ и инспекторъ сказалъ!»

   — Что ты, Абрамовна, говоритъ мама, сама говоришь, что верзила, 17-ый годъ, да и я немолода, на кого можно налететь! И я и дети несчастными станемъ, детей разоритъ, и состояніе прахомъ пойдетъ. Вотъ Софочка Ординцева, вышла во второй разъ, а что толку, кроме горя ничего!

   — Я все обдумала, говоритъ Абрамовна. Ежели человеческимъ умомъ что предпринимать, то и впрямь, на несчастье можно нарваться, а ежели по Государевой воле, то хорошо будетъ, худу не бываетъ.

      На маминомъ безучастномъ лице, какъ солнечный лучъ, блеснула улыбка:

  — Что ты, Абрамовна, при чемъ тутъ государева воля, голубушка! Ты заговариваться стала.

     — Да не про теперешняго государя я говорю. На гробницу Павлу Петровичу надо идти, панихиду ему отслужить, какъ онъ распорядится, такъ и будетъ. На пользу будетъ, а ежели своимъ умомъ, человеческимъ, земнымъ, кроме зла ничего не выйдетъ. Умное говоритъ, а не заговаривается старая Абрамовна.

     Черезъ два дня, Абрамовна, принарядившись, надевъ пелерину со стеклярусомъ, а на голову черный изъ русскихъ кружевъ платокъ, шествовала съ нами и мамой, по Дворцовой набережной, къ Петропавловской крепосити. Миновали Зимній дворецъ съ зелеными будочками комендантскихъ подъездовъ, воздушный стеклянный переходъ, отъ Зимняго дворца къ Эрмитажу, прошли черезъ знанаменитую Лизину Канавку, мимо дворца Владиміра Александровича, по Мошкову переулку, мимо турецкаго посольства и ряда изумительныхъ зданій, черезъ Троицкій мостъ… и мы на Петербургской стороне. Еще маленькій мостикъ, ведущій къ крепости, и мы у цели.

   Въ ограде собора могилы суворовскихъ сподвижниковъ, генералъ-аншефы, имена которыхъ не сохранила моя память.

   Входимъ въ соборъ. У свечного ящика дежурный семинаристъ, улыбаясь, слушаетъ Абрамовну и принимаетъ серебрянный рубль въ уплату за панихиду. Въ ожиданіи духовенства ходитъ на ципочкахъ по собору, говоритъ шепотомъ. Торжественно, величаво! Жутко!

   Спускается духовенство, въ благолепномъ облаченіи, певчіе въ кафтанахъ. Служится торжественно, за душу хватающее. Стоимъ, робко и трепетно. Мама и Абрамовна на коленяхъ, припали къ мрамору гробницы. Хоръ — что ангелы! Прошло много летъ, а осталось въ памяти, какъ четкій снимокъ! До пылинокъ въ косомъ луче солнца, все запечатлелось, и навсегда!

     Прошло дней пять, братъ пришелъ и разсказалъ, что въ Народный домъ пріехала труппа лилипутовъ. Онъ ихъ уже виделъ и съ интересомъ разсказыалъ, какъ они танцуютъ, какіе у нихъ маленкія домики, целая лилипутская деревня. Мы стали просить маму показать намъ лилипутовъ. Мама была очень противъ, какъ и Абрамовна. Последняя прямо заявила, что Народный домъ, не для «господскихъ детей», а для солдатъ и для прислугъ, что идутъ «со двора» и, значитъ, ходить намъ туда нечего! Братъ возмутился: «Абрамовна ничего не понимаетъ, тамъ днемъ бываетъ детская программа, тамъ бываютъ и «господскіе дети» съ няньками и гувернантками, а на террассе можно пить шоколадъ». Въ конце концовъ братъ уговорилъ маму, и мы тронулись смотреть лилипутовъ.

   Это было днемъ, часа въ три. Солдатъ не было, а было много нарядныхъ детей. Лилипуты были очаровательны, целая Швейцарская лилипутская деревня. Мы были въ восторге. После сели на большой веранде пить шоколадъ. Братъ, оглядывая публику, сказалъ: «Мама, посмотри, налево у колонны баронъ Бэрнсъ съ какимъ-то господимомъ». Мама посмотрела и ответила кивкомъ на поклонъ. Черезъ минуту баронъ Бэрнсъ подошелъ къ намъ, поговорить съ мамой, пошутилъ съ нами и попросилъ позволенія представить своего друга.

   Они оба подсели къ нашему столику. Другъ барона, очень воспитанный, немного чопорный господинъ, былъ инженеръ, очень талантливый, и очень состоятельный. Это и былъ нашъ будущій отчимъ! Лучшаго маме мужа, а намъ отца, судьба не могла-бы дать. Абрамовна говорила: «Поторопился-же Павелъ Петровичъ, такъ ручкой, по царски, махнулъ и распорядился, разъ-два —и готово!»

  Нашъ отчимъ, потомъ разсказывалъ, что онъ въ тотъ день поехалъ на Петербургскую сторону принимать большой строительный заказъ, но не засталъ нужнаго для переговоровъ человека, черезъ два часа онъ могъ его только встретить. Чтобы провести время, онъ пошелъ съ барономъ Бэрнсомъ на представленіе лилипутовъ, и такимъ образомъ произошла его встреча съ нашей семьей.

     Абрамовна прибавляла: «Не земнымъ умомъ все это произошло!»

 Анна Ананова.

Ливанъ.