Поместный Собор и октябрьский переворот в Москве. (A. Cветозарский)

11-й Патриарх Московский и всея России Тихон.

Год 1917 в истории Русской Православной Церкви ознаменовался открытием и началом работы Поместного Собора – безпрецедентного по своему значению и представительности церковного форума, составившего обширную программу преобразования высшего управления в Церкви и всей церковной жизни в целом. В политической истории России этот же год известен как год третьей русской революции, приведшей к изменению государственного строя, установившегося в феврале 1917 года, и, что гораздо важнее, – коренной ломке традиционного уклада русской жизни.

 

Одним из ярких и трагических эпизодов тех далеких теперь уже дней, несомненно, была вооруженная борьба на улицах древней столицы России, развернувшаяся в конце октября – начале ноября 1917 года. В эти бурные события оказались вовлеченными и члены Поместного Собора Православной Российской Церкви, решавшие в тот момент вопрос о восстановлении патриаршества. И сам Собор в целом, как высший орган церковной власти, должен был реагировать на происходившее в Москве.

Известие о большевистском перевороте в Петрограде и аресте членов Временного правительства привез на Собор Сергей Андреевич Котляревский (1873–1940) – член Собора, товарищ министра вероисповеданий. А на заседании 28 октября [здесь и далее даты указываются по принятому в то время юлианскому календарю] члены Собора, взволнованные тревожными событиями в Москве, получили информацию о происходящем из уст архиепископа Тамбовского Кирилла (Смирнова, ум. 1937 г.), впоследствии новомученика, прославленного в лике святых Русской Православной Церкви на Юбилейном Архиерейском Соборе 20 августа 2000 года. Он сообщил Собору о том, что утром 28 октября он был свидетелем вооруженного столкновения у Троицких ворот Кремля и занятия Кремля отрядом юнкеров. В тот день архиепископа Кирилла сопровождал архимандрит Вениамин (Федченков, 1880–1961), впоследствии митрополит, известный духовный писатель. В книге воспоминаний «На рубеже двух эпох», написанной через четверть века после событий октября 1917 года, владыка Вениамин рассказывает следующее: «Утром ожидали штурма. Ворота Кремля все были заперты. Передавали, что около 5 часов утра юнкера прислали ультиматум сдаваться. Большевики отказались: их было здесь около 600 человек. Раздался пушечный удар в Троицкие ворота, еще и еще. Юнкера ворвались, и после небольшой, по-видимому, схватки большевики сдались...

Нам с архиепископом Кириллом, тогда Тамбовским, нужно было идти на заседание Собора. И мы вошли, направившись к тем же Троицким воротам, около которых собраны были и пленные большевики... И тут разразилась катастрофа. Наверху, вероятно, на этой самой башне, были ещё большевистские пулемёты. Около пленных ходили группы юнкеров-победителей И вдруг на всех них, без разбора, полился огненный поток пуль... Юнкера и солдаты стали падать как подкошенная трава. Скоро пулемётчика «сняли» выстрелами снизу, и опять наступила тишина. Только я сам видел как наросла за эти несколько минут гора трупов...» (Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М, 1994. с. 162).

Об этом же эпизоде, известном в советской историографии как расстрел юнкерами солдат 56 запасного полка, архиепископ Кирилл сообщил членам Собора со слов прапорщика – участника штурма: «Утром часть большевиков объявила, что они сдаются. Комендант был арестован юнкерами. Но когда юнкера вошли в ворота Кремля, их встретили огнём. Юнкера, возмущенные, окружили большевиков и готовы были растерзать их на части, но офицеры не допустили до этого. Обезоружили бунтовщиков. Их было до 500 человек. Тогда началась стрельба из арсенала, с чердаков, подвалов. Многие прятались, где могли. Переполох был полный». (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917 – 1918 гг. (далее – «Деяния») М, 1994. кн. 3 с. 11).

Сопротивление большевистскому перевороту оказывала молодёжь: юнкера Александровского и Алексеевского юнкерских училищ, кадеты и гимназисты старших классов, студенты и курсистки. Подавляющее большинство находившихся в то время в Москве офицеров осталось в стороне от происходящих событий. После известия о перевороте в Петрограде, с 28 октября, в Москве проходили стихийные митинги молодёжи. Тем временем решением созданного 25 октября Военно-революционного комитета утром 25 октября в Кремль прибыл Емельян Ярославский (Губельман, 1878–1943) и назначил комендантом Кремля прапорщика 56-го запасного полка Берзина. Солдаты этого полка в количестве трёх рот открыли оружейные склады и начали погрузку оружия с целью передачи его в распоряжение Военно-революционного комитета (ВРК). Но им помешали патрули Александровского училища и казаки, оказавшиеся в этот момент на Красной площади. Ворота Кремля пришлось закрыть. Берзин оказался в ловушке. Молодёжь, действовавшая стихийно, требовала решительных действий по организации сопротивления перевороту от образованного 25 октября Городской думой Комитета общественной безопасности (КОБ) и командующего войсками Московского военного округа полковника Константина Ивановича Рябцева (1879–1919), впоследствии расстрелянного в Харькове белогвардейцами. Митинговавшие юнкера и студенты считали Рябцева человеком нерешительным и требовали его отставки. Представители молодёжи обратились к популярному генералу Алексею Алексеевичу Брусилову (1853–1926) с предложением возглавить борьбу, но генерал отказался.

Наконец, вечером 27 октября Рябцев объявил в Москве военное положение и предъявил ультиматум находившимся в Кремле большевикам. Берзин отверг ультиматум, но после ночного обстрела Кремля, произведенного юнкерами, а также после решения части своих подчинённых сдаться, принятого на митинге, он принял решение открыть ворота. После этого и произошли события, свидетелями которых стали проживавшие в Кремле (в здании Николаевского дворца, примыкавшего к Чудову монастырю) члены Поместного Собора.

В тот же день Собор постановил прекратить прения по вопросу о восстановлении патриаршества. После сообщения архиепископа Кирилла председатель – митрополит Московский святитель Тихон (ум.1925), в последствии Святейший Патриарх Всероссийский, объявил о том, что на следующий день, 29 октября, в храме Христа Спасителя будет совершена Божественная Литургия и молебствие об умиротворении Родины. «Прошу иерархов, – сказал председатель, – и священнослужителей принять участие в совершении молебствия. Если позволят обстоятельства, будет совершён крестный ход. Предлагаю Священному Собору почтить память верных сынов Родины, положивших жизнь свою за благо родины» («Деяния…» с. 12). Члены Собора пропели «Со святыми упокой…».

Литургия в храме Христа Спасителя была совершена в воскресенье, 29 октября, но в этот же день на улицах Москвы уже развернулось кровопролитное сражение, парализовавшее жизнь города на несколько дней. Тем не менее, работа Поместного Собора продолжалась. На заседании 30 октября обсуждался порядок и способ избрания патриарха и было принято решение о том, чтобы немедленно приступить к избранию кандидатов на патриарший престол. В тот же день состоялось первое голосование членов Собора по этому вопросу. На следующем заседании, состоявшемся 31 октября, из числа кандидатов были избраны трое. Как известно, это были архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий, 1863–1936), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий, 1862–1936) (впоследствии митрополиты) и святитель Тихон, митрополит Московский. Избрание патриарха посредством жребия состоялось 5 ноября. Оно было отсрочено до прекращения уличных боёв. Это решение члены Собора приняли на заседании, состоявшемся 2 ноября. Но до судьбоносного момента избрания Первосвятителя Русской Церкви члены Собора пережили немало потрясений, стали свидетелями и участниками кровавых событий, оказавших несомненно большое влияние и на царившую в среде соборян духовно-нравственную атмосферу.

«В эти ужасные, кровавые дни, – писал впоследствии в своих мемуарах митрополит Евлогий (Георгиевский, 1868–1946), – в Соборе произошла большая перемена. Мелкие человеческие страсти стихли, враждебные пререкания смолкли, отчуждённость сгладилась. В сознание Собора стал входить образ Патриарха, печальника, заступника и водителя Русской Церкви. На будущего избранника стали смотреть с надеждой. Настроение поднялось. Собор, поначалу напоминавший парламент, начал преображаться в подлинный Церковный Собор: в органическое церковное целое, объединённое одним волеустремлением – ко благу Церкви. Дух Божий повеял над собранием, всех утишая, всех примиряя...» (Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994. с. 278)

Митрополит Евлогий также характеризует общую обстановку в Москве тех дней: «В Москве всё забурлило, начались отдельные вооружённые выступления, а через два-три дня вся Москва была охвачена гражданской войной. Жаркая стрельба, трескотня пулемётов, канонада из пушек...

Собор прервал нормальное течение своей работы. Выходить на улицу стало опасно. Некоторые члены рисковали жизнью, пробираясь в епархиальный дом, а те, кто попадал на заседания, не могли вернуться в общежитие» (Указ. соч. с. 276).

Собор прервал нормальное течение работы, но заседания продолжались. Они происходили в Епархиальном доме в Лиховом переулке, вне эпицентра боёв. Но члены Собора, пробиравшиеся туда из разных концов города, охваченного вооружённой борьбой, действительно часто рисковали жизнью. Пример удивительного мужества и верности христианскому долгу явил в эти дни преподобный Алексий Зосимовский (ум. 1928). Вот свидетельство епископа Арсения (Жадановского, ум. 1937), духовного сына старца, которому суждено было вынуть жребий с именем митрополита Тихона 5 ноября 1917 года: «Были октябрьские дни; на улицах происходили перестрелки. Мирные жители сидели тогда дома. Но вот отец Алексий собирается из Чудова монастыря в Епархиальный дом на очередное заседание.

Когда мы убеждали его не ходить, он говорил нам: «А что мне скажут святые отцы? И схимник не пришёл, убоялся смерти. Мне стыдно будет получать дневное содержание, положенное членам Собора». И отец Алексий идёт, но его осыпают пулями, так что он вынуждается вернуться домой. Помню – все мы тогда возблагодарили Бога, чудесно сохранившего жизнь нашего старца» (Епископ Арсений (Жадановский). Воспоминания. М., 1995. с. 100).

По свидетельству митрополита Евлогия «29 октября митрополит Тихон чуть не был убит: снаряд разорвался неподалёку от его экипажа... До храма Христа Спасителя, где митрополит Тихон должен был служить, он так и не доехал. Епископы Дмитрий Таврический и Нестор Камчатский явили пример самоотверженности в эти страшные дни: спешно запаслись перевязочными средствам и ходили по улицам, перевязывая и подбирая раненых» (Указ. соч. с. 277).

Особое внимание членов Собора политические события привлекли на заседании, состоявшемся 2 ноября 1917 года. К этому времени в городе сложилась следующая обстановка. Утром 28 октября ВРК предпринял энергичные усилия по организации своих сил. Отряды Красной гвардии и сторонников ВРК из числа войск Московского гарнизона начали наступление от окраин города к центру. К концу дня им удалось блокировать центр города. 29 октября отряд сторонников ВРК под командованием левого эсера прапорщика Саблина захватил удерживавшееся юнкерами здание Градоначальства на Тверском бульваре. (Бульвар, ставший местом нескольких боёв получил в те дни название «бульвара смерти»). Одновременно отряды юнкеров были вытеснены с Тверской улицы и частью из Охотного ряда.

К вечеру того же дня сторонники ВРК захватили Почтамт и Центральный телеграф на Мясницкой улице. Жестокие бои развернулись на Остоженке и Пречистенке, возле Алексеевского училища в Лефортово.

В ночь на 30 октября было объявлено перемирие, вызванное требованием Викжеля (Всероссийского исполнительного комитета железнодорожного профсоюза) об образовании единого правительства из представителей социалистических партий. Начались переговоры между ВРК и КОБ, прерванные днём 30 октября. В ночь с 30 на 31 октября наступление на центр города возобновилось с новой силой.

К этому времени на помощь ВРК начали прибывать отряды красногвардейцев из близлежащих городов. 1 ноября отрядами ВРК были захвачены здания Исторического музея и Городской думы. Бои развернулись в непосредственной близости от Кремля. В тот же день большевики и их союзники подвергли Кремль артиллерийскому обстрелу. Огонь вёлся со Швивой горки, с Воробьёвых гор, с крымского моста и из Китай-города. Утром 2 ноября представитель Комитета общественной безопасности эсер Руднев начал переговоры о капитуляции отрядов КОБ. В пять часов вечера капитуляция была подписана. В девять вечера ВРК отдал приказ о прекращении огня.

На заседании 2 ноября члены Собора заслушали сообщение членов депутации (или, как они именовались официально, посольства), посетившей ВРК для переговоров о прекращении кровопролития на улицах Москвы. В состав делегации входили: митрополит Тифлисский Платон (Рождественский, 1866–1934), архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе, ум. 1943, впоследствии схиархиепископ Антоний), епископ Камчатский Нестор (Анисимов, 1884–1962), протоиерей Эмилиан Бекаревич, клирик Холмской епархии, и священник Донской епархии Василий Чернявский, а также мiряне Павел Иванович Уткин, крестьянин из Пермской губернии, и Александр Иванович Июдин, крестьянин Олонецкой губернии.

В своём достаточно пространном сообщении митрополит Платон подробно рассказал о неудавшейся миротворческой миссии и отметил крайне враждебное отношение сторонников ВРК к членам делегации. Но при этом он поведал и об отрадных проявлениях веры, которые он увидел у находившихся на московских улицах людей: «Нас всюду сопровождал крест, творимый на себе массой людей, бывших на тротуарах и глядевших из домов. Многие целовали тот, который я нёс в руках; многие желали идти вместе с нами, но мы их отговаривали от этого... Многие солдаты снимали фуражки, крестились и подходили ко мне целовать крест» («Деяния…» с. 67). Но возле бывшего дома генерал-губернатора на Скобелевской площади, где располагался ВРК, члены соборного посольства оказались в окружении озлобленных солдат, которые осыпали их упрёками, а митрополиту Платону сказали: «Уходи в Кремль. Там твои». После 15-20 минут ожидания владыку Платона одного пропустили внутрь здания. Остальные члены депутации остались ждать его на площади. Владыку Платона принял комиссар Соловьёв Василий Иванович (1890–1939). Судя по сообщению митрополита, он принял его доброжелательно, был вежлив и даже взял у владыки благословение. Рассказав о ситуации в Москве и выслушав высказанную от имени Поместного Собора просьбу о прекращении кровопролития, Соловьев достаточно твёрдо заявил о том, что борьба будет продолжена до тех пор, пока юнкера не сложат оружия. Впрочем, он тут же обнадёжил митрополита обещанием, что, возможно, уже к вечеру Собор узнает о мире. Относительно судьбы кремлёвских святынь Соловьев заявил, что пострадал лишь Чудов монастырь.

В своих выступлениях перед Собором, другие члены делегации дополнили картину трагических событий, развернувшихся на площадях и улицах Москвы. Особенно тревожно прозвучало выступление священника Чернявского, в котором, в частности, говорилось: «Встречала нас толпа враждебно. Одни встречали нас более враждебно, другие менее... А Красная гвардия совсем остервенела и смотреть на нас не желает. Во всё время разговора солдаты твердили нам:

– Зачем вы пришли к нам«? Идите в Кремль, там ваша кровь, там сражаются поповичи. Они стреляют с домов, с колоколен. Нас много, а их мало, мы победим...

– А как же будет с Кремлёвскими святынями?

– Что нам ваши святыни? Нам нет дела до Бога, до святынь: нужно здесь на земле устроить порядок, чтобы быть святыми («Деяния…» с. 74).

Выступление епископа Нестора было более оптимистичным. Он высказал мысль о том, что солдат удалось несколько смягчить в результате бесед с ними, а также предложил устроить крестный ход по улицам Москвы. С предложением об организации крестного хода обратились ещё тридцать членов Собора во главе с архиепископом Евлогием. Эту идею горячо поддержал в своём выступлении священник Стефан Нежинцев, выступивший также с предложением об организации земского ополчения. Последнее предложение членами Собора было проигнорировано, но за проведение крестного хода высказались князь Чагадаев, Суриков, Чайкин. Против этой идеи выступили Астров, Июдин, Бич-Лубенский. В выступлении последнего прозвучали трезвые мысли о том, что при совершении крестного хода будет подвергнут опасности народ, который откликнется на призыв Собора. «Мы будем обстреляны не теми, кто верует, а теми, кто боится влияния Церкви, ненавистниками мира» («Деяния…» с. 79).

Против организации крестного хода в условиях кровопролития выступали архимандриты Вениамин (Федченков) и Владимир. В выступлении члена Собора Фигуровского отмечалось, что такая инициатива может отрицательно отразиться на судьбах юнкеров. А член Собора Недельский предложил совершить крестный ход по тем районам города, которые не были охвачены боевыми действиями. Член Собора генерал-майор Леонид Константинович Артамонов (1859–1932), профессиональный военный, указав на то, что в городе идёт безпорядочная стрельба, предложил отказаться от организации крестного хода и обратиться с призывом о прекращении кровопролития.

После прекращения прений Собор принял текст обращения к Военно-революционному комитету, Московскому комитету общественной безопасности и «старшему военному начальнику Кремля» : «Во имя Божие Всероссийский Священный Собор призывает сражающихся между собой дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей ужасной кровопролитной брани. Священный Собор от лица всей нашей дорогой православной России умоляет победителей не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных. Во имя спасения Кремля и спасения дорогих всей России наших в нём святынь, разрушения и поругания которых русский народ никогда и никому не простит, Священный Собор умоляет не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу».

Тем временем в Москве продолжались бои. Ранним утром 3 ноября отряды ВРК вошли в Кремль.

На следующий день на заседании Собора председательствующий святитель Тихон, митрополит Московский, сделал сообщение о состоянии Кремля и его святынь. Днём 3 ноября святитель Тихон, архиепископ Кишинёвский Анастасий (Грибановский, 1873–1965), впоследствии митрополит, первоиерарх Русской Православной Церкви за границей, протопресвитер Успенского собора Николай Любимов (1858–1924), и профессор Владимир Николаевич Бенешевич (1874–1938) с большим трудом добрались до Кремля и попробовали пройти на его территорию через повреждённые артиллерийским огнём Никольские ворота. Но караульные не пропустили их. Протопресвитер Любимов слышал при этом, как один из солдат сказал: «Пропусти их, а потом расстреляем».

Караульные, стоявшие у Спасских ворот, после предъявления им документов пропустили членов Собора в Кремль, где они смогли воочию увидеть картину разрушений. Николаевский дворец (Малый), где находился штаб защитников Кремля, сильно пострадал от огня артиллерии, так же, как и собор святителя Николая Гостунского, находившегося в звоннице, примыкающей к колокольне Ивана Великого.

Снарядом был поврежден один из куполов Успенского собора. Внутренние повреждения в храме были не столь значительными. Святые мощи, иконы, и в их числе чудотворная Владимирская икона Божией Матери, остались в сохранности. Сильные повреждения получил храм Двенадцати апостолов. Три снаряда попали в митрополичьи покои Чудова монастыря. Один из них разорвался в комнате, откуда за несколько минут до этого вышел митрополит Петроградский Вениамин (+1922), впоследствии священномученик.

В своём обращении святитель Тихон остановился и на эпизоде расстрела солдат 56-го запасного полка, будто бы имевшем место при занятии Кремля юнкерами: «Нашему посольству в Военно-революционном комитете рассказывали, что юнкера в Кремле расстреляли солдат, попавших к юнкерам в плен. Но жители Кремля решительно отрицают это. В действительности было так, что юнкера выстроили солдат-большевиков во фронт, но в это время сами же единомышленники солдат из арсенала стали стрелять по юнкерам и солдатам и убили несколько солдат и двух юнкеров. Трупы этих убитых самими же солдатами и были закопаны в Кремле в землю. Поведение юнкеров жители Кремля одобряют» («Деяния…» с. 88).

Из выступления митрополита Вениамина члены Собора узнали о том, как провели эти страшные дни насельники Чудова монастыря и проживавшие в обители члены Поместного Собора. В единственном из всех кремлёвских храмов – в подземной церкви священномученика Ермогена в Чудовом монастыре, куда по решению настоятеля монастыря епископа Серпуховского Арсения (Жадановского) были перенесены мощи святителя Алексия, почти непрерывно совершалось богослужение. «Надо пережить, что мы пережили, – сказал святитель, – чтобы почувствовать, что происходило в Кремле. Когда сыпались снаряды, мы молились, якобы Господь примирил убивающих друг друга. Когда сражавшиеся падали трупами, мы молились «об убиенных во дни и в нощи» («Деяния…» с. 89).

Через посредство святителя Вениамина епископ Арсений и братия Чудова монастыря обратились к членам Поместного Собора с просьбой способствовать тому, чтобы отныне Кремль приобрёл статус особого, священного для всей России места, чтобы с его земли были устранены все посторонние учреждения, в том числе арсенал. Передавая эту просьбу, святитель присоединил к ней несколько слов, которые, на наш взгляд, наиболее ярко выразили гражданскую и христианскую позицию значительного числа соборян и Собора в целом.

«Дерзаю, – сказал митрополит Вениамин, – обратиться к Священному Собору ещё с одной просьбой. Вчера вечером я пришёл в семинарию на собрание членов Собора и слышу там речи. Теперь не время для речей. Ведь пережиты ужасы. Мы не знаем истинного положения дела, его исторической стороны: кто больше виноват, а кто меньше, нам не ведомо. Не надо нам вспоминать бывшее, искать виновников происшедших событий. Вспомним лучше сказанные нашим русским Златоустом, архиепископом Херсонским Иннокентием, слова в Великий пяток: «Теперь не время слов и речей, а время – молиться и плакать». Прошу поэтому прекратить все речи о минувших событиях. Это делу не поможет» («Деяния…» с. 90).

5 ноября 1917 года в храме Христа Спасителя состоялось торжественное избрание посредством жребия Предстоятеля Русской Церкви. Жребий патриаршества выпал митрополиту Московскому Тихону Не будем в рамках настоящего доклада останавливаться на подробностях события, о котором уже достаточно много написано, как современниками, так и исследователями. Отметим лишь, что место проведения торжеств было выбрано Собором отчасти под влиянием последствий недавних событий. Вопреки протестам протопресвитера Николая Любимова, наставившего на том, что избрание Первосвятителя следует по традиции совершать в Успенском соборе Кремля, члены Собора всё же оставили свой выбор на храме Христа Спасителя, лишь обратившись к новой власти с просьбой о предоставлении возможности доставить в храм Христа Спасителя Владимирскую икону Божией Матери.

Правда, определённую роль при этом сыграло и желание, чтобы при избрании патриарха участвовало и молилось возможно большее число верующего народа.

На соборном заседании 8 ноября соборянам вновь пришлось обратиться к вопросам, вызванным последствиями переворота. Члены Собора (в количестве 31 человека) обратились с заявлением, в котором выражали обезпокоенность судьбой арестованных большевиками юнкеров.

На заседании, состоявшемся 11 ноября, было оглашено соответствующее обращение Поместного Собора, направленное в газеты. В обращении, в частности, говорилось: «Священный Собор во всеуслышание заявляет: довольно братской крови, довольно злобы и мести...

Победители, кто бы вы не были, и во имя чего бы вы не боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих!» («Деяния…» с. 145).

Это обращение, наряду с другими обращениями и ходатайствами общественных организаций, благодаря неустойчивому положению власти большевиков в первые дни после переворота, имело своё действие. Большинство арестованных оказалось на свободе.

Победители отказались от совместных похорон жертв восстания с обеих сторон, идеи, которая должна была «похоронить» гражданскую войну. Большевики устроили «красные похороны» своих соратников, которые носили подчёркнуто светский, революционный характер. Тела убитых похоронили на Красной площади 10 ноября.

Общие похороны жертв со стороны побеждённых состоялись только 13 ноября. До этого времени тела некоторых участников антибольшевистского сопротивления уже были захоронены на городских кладбищах и в монастырских некрополях.

Похороны организовывались рядом общественных и политических организаций. Похоронам предшествовали траурные мероприятия. Как сообщала газета «Труд» (орган Московского комитета партии социалистов-революционеров) от 7 (20) ноября 1917 года, Президиум Общестуденческого центрального комитета извещал «студентов всех высших учебных заведений города Москвы, что во вторник, 7 сего ноября, в университетской церкви св. Татьяны, в 12 часов дня состоится панихида по убиенным во время гражданской войны студентам». Такое же объявление было помещено и от имени ректора университета. В газете также сообщалось о том, что общее собрание представителей Московских театров постановило 7 ноября все театры закрыть и спектаклей в этот день не давать.

В тот же день сходка студентов университета постановила организовать общестуденческие похороны «без различия партийности» погибших. Была организована общестуденческая комиссия по организации похорон и начат сбор пожертвований.

В номере от 11 (24) ноября 1917 года в газете «Труд» было помещено следующее объявление:

«Исполнительный комитет Совета офицерских депутатов приглашает офицеров, юнкеров и солдат, общественные организации и всех московских граждан, желающих почтить память героев долга перед Родиной и Революцией, принять участие в похоронах, имеющих быть в понедельник, 13 ноября, в 10 часов утра, в церкви Большого Вознесения близ Никитских ворот. Граждане! В понедельник, 13 ноября, похороны павших в борьбе за свободу и право народа».

Итак, предполагалось совершить погребение «борцов за свободу», революционеров, погибших в борьбе с большевистской тиранией. Действительно, во главе Комитета общественной безопасности Московского военного округа стояли эсеры, в глазах общественного мнения – представители одной из самых радикальных социалистических партий, практиковавших террор, как средство борьбы с режимом. Несомненно, большинством молодёжи, выступившей в те дни с оружием в руках против захватчиков власти, двигало не только оскорблённое чувство справедливости, но и убеждение в том, что большевики предали революцию, совершив переворот накануне выборов в Учредительное собрание. Но при этом родственники, товарищи и соратники погибших настаивали на церковном погребении.

Утром 10 ноября к члену Собора протоиерею Николаю Добронравову (ум. 1937), впоследствии новомученику, прославленному в лике святых в 2000 году, обратился представитель Студенческого комитета по организации похорон и пригласил его принять участие в погребении убитых большевиками юнкеров, студентов, курсисток и сестёр милосердия. Затем к нему явилась новая депутация представителей студенчества, которая просила известить Собор о том, что похороны будут носить церковный характер, без плакатов и пения революционных песен.

Председательствующий на Соборе архиепископ Новгородский Арсений предложил совершить отпевание над братской могилой похороненных на Красной площади одновременно с отпеванием юнкеров в церкви Большого Вознесения. «Этим церковь покажет, что для неё дороги души всех, павших при междоусобной брани», – отметил иерарх («Деяния…» с. 177).

Члены Собора с пониманием отозвались на просьбу студенческой молодёжи. В своём кратком выступлении Борис Андреевич Бялыницкий-Бируля (1874–1918), впоследствии расстрелянный большевиками, очень чутко уловил важность происходящего: «Если учащаяся молодёжь обращается к нам, чтобы мы поддержали её в трудную минуту, если желают молиться те, которые десять лет тому назад этого не сделали бы, мы должны приветствовать такие движения молодёжи. Это нарождается новая эра, и мы должны принять в этих похоронах участие» («Деяния…» с. 178).

Это заявление следует считать если не пророческим, то по крайней мере очень дальновидным. Свидетельство тому – мощное религиозное движение молодёжи, начавшееся в первые послереволюционные годы. И кто знает, может быть, это проявление сочувствия послужило тогда первым импульсом для возвращения под церковные своды для многих молодых людей, в силу живого нравственного чувства отшатнувшихся от жестокостей и безбожия большевиков?

Но члены Собора были обезпокоены и тем, чтобы не оставить без молитвы и погребения по христианскому обычаю погибших сторонников Военно-революционного комитета. В своем выступлении архиепископ Харьковский Антоний заявил: «По моему мнению, безучастное отношение церкви к убитым большевикам неуместно. Среди них большая часть были люди верующие... Где было больше неверующих – среди юношей и большевиков, – мы не знаем. Молиться надо за тех и других» («Деяния…» с. 179).

Это предложение горячо поддержал архиепископ Таврический Димитрий: «Я бы почитал счастьем и честью пасть вместе с юнкерами, но почитаю своим долгом помолиться и за тех, которые незаконно погребены у стен Кремля. То, что среди них, может быть, имеются иудеи, не может мне помешать молиться за них» («Деяния…» с. 181).

После продолжительных дебатов решено было совершить 12 ноября в храме Христа Спасителя панихиду по всем убиенным, а 13 ноября принять участие в отпевании юнкеров в церкви Большого Вознесения.

В тот же день, 11 ноября, Собор утвердил текст послания, выпущенного впоследствии от имени Собора и призывавшего к покаянию в связи с недавними событиями братоубийственной борьбы.

13 ноября в девять часов утра в церкви Большого Вознесения, расположенной в районе проходивших несколько дней назад ожесточённых боёв, началась Божественная Литургия, совершённая архиерейским чином. Затем было совершено отпевание погибших. Пел хор Синодального училища – один из лучших в Москве.

«Помню тяжёлую картину этого отпевания, – вспоминал в последствии участник этого события митрополит Евлогий (Георгиевский). – Рядами стоят открытые гробы... Весь храм заставлен ими, только в середине – проход. А в гробах покоятся. – словно срезанные цветы, – молодые, красивые, только что расцветающие жизни: юнкера, студенты... У дорогих останков толпятся матери, сестры, невесты...

Я был потрясён... В надгробном «слове» я указал на злую иронию судьбы: молодёжь, которая домогалась политической свободы, так горячо и жертвенно за неё боролась, готова была даже на акты террора – пала первая жертвой осуществившейся мечты...» (Указ.соч. с. 280).

Около полудня все улицы, прилегающие к площади Никитских ворот, были запружены народом. Трамвайное движение прекратилось. Все ждали окончания отпевания. И вот из дверей храма показались некрашеные гробы, которые несли на плечах студенты и юнкера. Венков не было. Ещё 10 ноября Общественная комиссия постановила: венков не возлагать, деньги, собранные на венки и цветы направлять в канцелярии учебных заведений для учреждения стипендий в память о погибших. На гробах лежали лишь еловые ветки и несколько пучков снежных хризантем. Траурную процессию открывали архиереи и хор певчих, возглашавших «Вечную память» и «Святый Боже». По всему пути следования процессии (Тверской бульвар, Страстная площадь, Тверская улица и далее к братскому кладбищу, располагавшемуся в районе села Всехсвятское близ Петроградского шоссе) толпами стоял народ. Многие плакали. Погода была ужасной: ветер, мокрый снег, слякоть. Но большинство людей провожало тела убиенных до самого кладбища. На кладбище произносили речи Руднев и Алексинский – представитель трудовой народно-социалистической партии.

Газета «Труд» от 14 (27) ноября 1917 года в статье «Последний долг» отмечала: «Торжественное богослужение, несколько утомительно парадное, совершалось всеми церковными соборами, (так в тексте – А С.). Первый случай единения церковной иерархии с революционной демократией и вольнодумным студенчеством.