Документ из Киева — разбор послания
митр. Сергия (сентябрь, 1927 г.)

 

(Это “Послание” составлено, по-видимому,

епископом Дамаскиным Глуховским, викарием Черниговским)

          6-го августа ст. ст. этого года в жизни русской Церкви совершилось большое событие.

          Заместитель патриаршего Местоблюстителя, митр. Сергий, вместе с так называемым временным патриаршим синодом, опубликовал “Обращение ко всем чадам русской Церкви”.

          За последние 10 лет не было документа, который бы рассчитывал иметь такое значение в церковной жизни, на какое претендует сие “Обращение”.

          При первом знакомстве с этим документом, возникает мысль сопоставить его с обращением к народу покойного Патриарха Тихона.

          Но, надо сказать, что послания Патриарха, хотя и были обращены к народу, но всегда носили личный характер. В них Святейший говорил о своих ошибках, о своих взглядах, о своих намерениях. Он один нес ответственность за свои слова.

          Совсем иначе обстоит дело с декларацией митр. Сергия. Как видно из нее, она неразрывно связана с так называемой “легализацией”, она является только первым актом, сделанным в центре, которым неизбежно должны последовать соответственные действия на местах — во всех уголках русской Церкви. “Мы надеемся, — говорится в декларации, — что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление — епархиальное и уездное и т.д.”.

          Итак, митр. Сергий начал со своими помощниками дело, которое должно вызвать активность всех клеточек церковного организма. Он легализовался, конечно, на условиях издания своей декларации. С роковой необходимостью отсюда следует вывод: все клеточки церковного организма, если только они хотят быть в единстве с центральным органом церковной власти, должны тоже легализоваться и, конечно, на тех же условиях. Значит, своим деянием митр. Сергий принимает на себя обязательство за всех членов русской церкви, ставит нас в необходимость не только прослушать его послание, как слушали мы прежде послания Патриарха, но он вынуждает нас или решительно встать на тот путь, которым идет он сам — путь легализации и декларации, или же встать на путь разделения с ним со всеми вытекающими отсюда церковными и политическими последствиями.

          Вот какую важность, какое значение имеет Декларация. Когда мы видим перед собою документ, принимающий на себя обязательство за целую организацию, первый вопрос, возникающий в нашем сознании — о том — уполномочены ли нравственно и юридически лица, подписавшие документ — говорить от имени всей организации?

          При нормальных условиях, русскую поместную Церковь возглавляет Патриарх. Однако, по смыслу церковных законоположений о патриаршестве, установленных Московским Собором 1918 г. и Патриарх не является единодержавным правителем Церкви и полномочным выразителем Ее голоса. Он действует в неразрывном союзе с выборными Собором органами, — Священным Синодом и Высшим Церковным Советом. По существеннейшим же вопросам он может принимать решения только совместно с Собором. Патриарх обязан решить важнейшие вопросы церковной жизни, считаясь с общецерковным мнением, а прежде всего, со всем епископатом русской Церкви. Так обстояло бы дело, если бы во главе русской Церкви стоял всенародно выбранный Патриарх.

          Но кто такой митрополит Сергий?

          Митрополит Сергий — заместитель Местоблюстителя Патриарха, который, хотя и отделен от нас тысячами верст и стеною своего заточения, однако, благодарение Богу, еще жив, является ответственным за Русскую Церковь перед Богом святителем и поминается во всех храмах русской Церкви.

          Говорят, еще недавно, полушутя, митрополит Сергий говорил о себе, что он только — “сторож” в русской Церкви.

          Принадлежат ли эти слова митрополиту Сергию или нет, но они хорошо характеризуют то положение, которое ему по праву должно принадлежать в церковном строительстве.

          Раз Местоблюститель жив, то, естественно, его заместитель не может без соглашения с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать существующий церковный порядок от всяких опасных опытов и уклонений от твердо намеченного пути.

          Митр. Сергий, “сторож” русской Церкви, не имеет права, без санкции митр. Петра и сонма русских иерархов, и находящихся на свободе, и разбросанных по местам ссылок, декларировать и предпринимать ответственные решения, которые должны определить жизнь церковного организма в каждой его клеточке.

          Наличие при митр. Сергии так называемого “Временного Синода” не изменяет положения. “Синод” митр. Сергия организован совершенно не так, как предполагают постановления Московского Собора 1918 г. Он не избран соборно, не уполномочен епископами, и потому не может считаться представительством епископата при митр. Сергии. Он составлен самим митрополитом и является, собственно говоря, как бы его личной канцелярией, частным совещанием при нем. Кстати сказать, ведь даже и самая конституция Синода приписывает ему исключительно личный характер: с прекращением почему-либо полномочий митр. Сергия, автоматически падают и полномочия Синода.

          Все это говорит за то, что поскольку заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов, — он явно выходит из пределов своих полномочий.

          Переговоры с митр. Петром и со всем русским епископатом несомненно должны были быть выдвинуты митр. Сергием, как предварительные условия возможности для него всяких ответственных выступлений.

          Но дело обстоит еще хуже.

          Митр. Сергий действует не только без согласия епископата, но, явно, вопреки его воле. Кто в курсе трагической русской церковной жизни последних лет и кто внимательно вчитается в текст декларации, тот, конечно, увидит, что темы, о которых говорит декларация, вовсе не новы.

          Перед нами “пресловутые вопросы», по поводу которых в течение последних лет предлагали высказываться представители власти и ответственным руководителям церковной жизни, и рядовым работникам на ниве церковной, как единолично, так и коллективно.

          Это четыре вопроса (прим.: выделено ред. ЦЛ):

об отношении к советской власти,

об отношении к заграничному духовенству,

главное, об отношении к ссыльным и “нелегальным” епископам и, наконец,

вопрос о форме церковного высшего управления в связи с автокефалией.

          Они именно и трактуются в декларации.

          Множество епископов, а также и других церковных деятелей определенно высказывались по поводу этих вопросов и вовсе не в духе декларации митр. Сергия. Митр. Сергий не может не знать об этом. Перед его глазами декларация Соловецких узников, которую можно считать наиболее полным и обоснованным выражением тех точек зрения, на которых стоит епископат и лучшая часть духовенства русской Церкви.

          Правда, отдельными группами духовенства, в отдельных епархиях делались попытки издания деклараций, приближающихся по духу к тому, что мы видим в “Обращении”. Но эти попытки вызывали всегда наружное негодование и в среде епископата, и в среде влиятельнейшего духовенства. Они считались равносильными переходу в обновленчество и быстро ликвидировались с позором для тех, кто их предпринимал.

          Митр. Сергий не может, следовательно, ссылаться на незнание воли епископата, на то, что трудно услышать его голос. Нет, голос этот звучал неоднократно и громко, и кто не считается с ним, тот делает это, конечно, не потому, что не знает, а потому что не хочет. Митр. Сергий не хочет считаться с убеждениями своих собратьев-епископов, томящихся за эти убеждения в тяжелых изгнаниях.

          Декларация говорит о самых больных и самых страшных вопросах нашего церковного бытия.

          Откуда тот ужас, тот кошмар, в котором мы изнемогаем вот уже столько лет? Где причина того, что Церковь, официально признанная законодательством имеющей право на свободное существование, находится в положении совершенного бесправия, в состоянии “нелегальности”?

          Кто виноват в том, что наши святители умирают в холоде тундр и в сыпучих песках пустынь? Лучшие представители духовенства большее время проводят в тюрьме, чем у себя дома. Наши обители уничтожаются, останки святых оскорбляются, и мы не имеем возможности совершать молитвословий, так как наши храмы переданы отступникам. Где причина этого?

          Декларация дает на это определенный ответ. Митрополит говорит о принятой им на себя трудной задаче поставить Церковь на путь легального существования. И, по его словам, мешать осуществлению этой задачи — “может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это — недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране”. “Настроение известных церковных кругов,— читаем мы дальше, — выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах, и навлекавшее подозрение советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирное отношение Церкви с Советским правительством”.

          Всюду декларация противопоставляет это нелояльное прошлое — лояльному будущему, которое будет выражено в делах.

          Так вот — истинная причина наших неописуемых церковных бедствий. Она — в нас самих, — в нашей нелояльности. Эта причина — единственная, которую подчеркивает митр. Сергий.

          Но, указание митр. Сергия не ново. Мы не раз слышали его и от представителей власти, и от наших церковных врагов — обновленцев всех видов, которые обвиняли нас в нелояльности и преступности.

          Но мы называли это обвинение клеветой. Мы говорили, что оно не может быть подтверждено фактами. Мы указывали на то, что за все эти годы среди фигурировавших на судах политических преступников против власти — не было видно представителей духовенства. Мы обращали внимание на то, что за все эти годы, все нарушения закона об отделении Церкви от государства, все отобрания храмов, все кощунственные осквернения святынь, все оскорбления и глумления — духовенство встречало гробовым молчанием.

          Где “слова и дела” наши, где наши реальные выступления? Так говорили мы нашим обвинителям.

          Но, что скажем мы, когда управляющий нами святитель сам произносит нам страшный приговор, сам говорит о “словах и делах”? Не ставят ли эти слова черный крест над всеми невыразимыми страданиями, пережитыми Церковью за последние годы, над всей Ее героической борьбой за самосохранение? Не объявляют ли они весь подвиг Церкви — преступлением?

          И как прочитают эти слова те, кто изнемогает теперь в далеком изгнании? Что почувствуют они, увидев обвинителя в лице своего ответственнейшего собрата, и не сорвется ли страшное слово “клевета” у них в ответ ему?

          В своей декларации митр. Сергий говорит, что теперь “нужно не на словах, а на деле показать”, что мы можем быть “верными гражданами советского союза, лояльными советской власти”. Но, каково же должно быть это “дело”?

          Указания на этот счет декларации противоречивы. С одной стороны, декларация как будто бы требует того, на что духовенство и церковные люди с чистой совестью соглашались в течение всех этих лет — полной аполитичности, решительного отграничения храмовой и церковной жизни от политической работы и политической симпатии.

          Говоря о людях, настроенных политически оппозиционно к существующему порядку, митрополит предлагает им, “оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры”. Такое требование, которое представляется по существу законным, тем не менее оказывается односторонним, потому что оно обращается не ко всем вообще членам православной Церкви, а только к людям определенных политических настроений.

          Но, этого мало. Наряду с требованием отказа от одних политических настроений, декларация определенно предлагает нам запастись другими. Наш долг оказывается не только в том, чтобы отказаться от оппозиционных настроений к власти, но и в том, чтобы обнаружить солидарность с этой властью. Мы должны, говорит декларация, “показать, что мы…с нашим правительством”. “Мы должны сознавать советский союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости, а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в союз: будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие, или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас”.

          Но здесь наблюдается недоговоренность. Отождествление себя с правительственным аппаратом с логической неизбежностью должно быть доведено до конца. Раз в вопросах внешней политики (из области которой берет митрополит свои примеры), мы должны занять определенную позицию, то не та же ли позиция, не то же ли отождествление себя с властью (“показать, что мы с нашим правительством”) — обязательны для нас и в вопросах политики внутренней?

          Не становится ли, таким образом, “сторож русской Церкви” — сторожем советского аппарата, и не превращается ли сонм служителей Церкви в послушную и безответную армию “явных и тайных” сотрудников власти? И как тогда должны будут реагировать церковные люди на такие факты внутренней советской политики, — как поругание святынь, отобрание храмов, разрушение обителей?

          Об этом ничего не говорит митр. Сергий со своими собратьями. Он настроен чрезвычайно оптимистически по отношению к переживаемому моменту. По поводу предполагающейся легализации он предлагает выразить “всенародно нашу благодарность советскому правительству за такое внимание к нуждам православного населения”.

          В чем же “внимание” правительства и за что ему наша благодарность? Пока мы знаем один факт: митр. Сергий и члены Синода имеют возможность заседать в Москве и составлять декларацию.

          Они в Москве…

          Но, Первосвятитель Русской Православной Церкви — митрополит Петр, вот уже не первый год без суда обречен на страшное томительное заключение.

          Они в Москве…

          Но, митрополит Кирилл, потерявший счет годам своего изгнания, на которое он был обречен без суда, находится ныне, если он еще жив, на много сот верст за пределами полярного круга.

          Митрополит Арсений, поименованный среди членов Синода, не может приехать в Москву, и в пустынях Туркестана, по его словам, готовится к вечному покою.

          И многочисленный сонм русских святителей совершает свой страдальческий путь между жизнью и смертью в условиях невероятного ужаса.

          За что благодарить? За эти неисчислимые страдания последних лет? За храмы, попираемые отступниками? За то, что погасла лампада преподобного Сергия? За то, что драгоценные для миллионов верующих останки преподобного Серафима, а еще раньше, останки святителей: Феодосия, Митрофана, Тихона, Иоасафа — подверглись неимоверному кощунству? За то, что замолчали колокола Кремля и закрылась дорога к московским святителям? За то, что Печерские угодники и Лавра Печерская в руках у нечестивых? За то, что северная наша обитель стала местом непрекращающихся страданий? (Соловки).

          За эти мучения, за кровь митрополита Вениамина и других убиенных святителей?

          За что?

          Однако, важно, одно нужно знать: верит ли митр. Сергий, верят ли все те, кто с ним, тому, что они говорят и пишут? Еще недавно он говорил и писал совсем иначе. Еще в прошлом году он разослал всем пастырям и чадам Церкви проект декларации, совсем иной, где политическая лояльность декларировалась рядом с определенно подчеркнутой противоположностью принципов мировоззрения.

          Когда же был искренен митр. Сергий?

          Что случилось за этот год и почему изменились тон и содержание его обращений?

          Вступительная статья, предваряющая в “Известиях” декларацию, говорит о вынужденном “перекрашивании” долго упорствовавших “тихоновцев” в “советские цвета”. Она противополагает им “дальновидную часть духовенства”, еще в 1918 г. вступившую на этот путь, т.е. обновленцев и живоцерковников. Статья эта, таким образом, определенно считает путь митр. Сергия проторенной дорогой обновленчества.

          Для нас же важен один вопрос: мог ли бы митр. Сергий перед Крестом и Евангелием присягнуть, что то, что он пишет в декларации, включительно до “благодарности”, есть действительно голос его убеждений, свидетельство его неустрашенной и чистой пастырской совести?

          Мы убеждены и утверждаем, что митр. Сергий и его братия не могли бы сделать этого без клятвопреступления.

          А может ли кто-нибудь от лица Церкви, с высоты церковного амвона возвещать то, в чем он не мог бы присягнуть как совершенной истине?

          Великий русский писатель говорил когда-то об иноках русских: “Образ Христов хранят пока в уединении своем благолепно и неискаженно, в чистоте правды Божией от древнейших отцев, апостолов и мучеников, и, когда надо будет — явят его поколебавшейся правде мира. Сия мысль великая. От востока звезда сия воссияет”.

          Правда мира поколебалась.

          Ложь стала законом и основанием человеческой жизни.

          Слово человеческое утратило всякую связь с Истиной, с Предвечным словом, потеряло всякое право на доверие и уважение. Люди потеряли веру друг в друга и потонули в океане неискренности, лицемерия и фальши. Но среди этой стихии всеобщего растления, огражденная скалой мученичества и исповедничества, стояла Церковь, как Столп и Утверждение Истины.

          Изолгавшиеся и истомившиеся в своей лжи люди знали, что есть место, куда не могут захлестнуть мутные волны неправды, есть Престол, на котором Сама Истина утверждает свое Царство, и где слова звучат не как фальшивая, не имеющая ценности медяшка, но как чистое золото.

          Не от того ли потянулось к Церкви за последние годы столько охваченных трепетом веры сердец, которые до этого были отделены от нее долгими годами равнодушия и неверия?

          Что же скажут они? Что они почувствуют, когда и оттуда, с высоты последнего прибежища отвергнутой миром правды, с высоты амвона зазвучат слова лицемерия, человекоугодничества и клеветы?

          Не покажется ли им, что ложь торжествует свою конечную победу над миром, и что там, где мерцал для них светом невечерним Образ воплощенной Истины, смеется в отвратительной гримасе личина отца лжи.

          Одно из двух: или, действительно, Церковь Непорочная и Чистая Невеста Христова — есть Царство Истины, и тогда Истина — это воздух, без которого мы не можем дышать, или же она, как и весь лежащий во зле мир, живет во лжи и ложью, и тогда — все ложь, ложь —каждое слово, каждая молитва, каждое таинство.

          “Кабинетными мечтателями” называет митр. Сергий тех, кто не хочет строить церковного дела по непосредственной указке ненавидящих всем сердцем веру людей, потому что ведь иначе нельзя понимать его неудобовразумительные слова — “закрывшись от власти”.

          Нет, мы — не мечтатели. Не на мечте, а на непоколебимом Камне Воплощенной Истины, в дыхании Божественной Свободы хотим мы создать твердыню Церкви.

          Мы не мечтатели. Вместе с тем мы и не бунтовщики. Совершенно искренно мы отмежевываемся от всякого политиканства и до конца честно можем декларировать свою лояльность. Но мы не думаем, что лояльность непременно предполагает клевету и ложь. Мы считаем, напротив, что политическая лояльность есть тоже, прежде всего, добросовестность и честность. Вот эту то честную, построенную на аполитичности, лояльность можем мы предложить Правительству и думаем, что она должна расцениваться дороже, чем явное, похожее на издевательство, лицемерие.

          И кажется нам, что не мы, а митр. Сергий и иже с ним пленены страшной мечтой, что можно строить Церковь на человекоугодничестве и неправде.

          Мы же утверждаем, что ложь рождает только ложь, и не может она быть фундаментом Церкви.

          У нас перед глазами позорный путь “церкви лукавнующих”, обновленчества; и этот же позор постепенного погружения в засасывающее болото все более страшных компромиссов и отступничества, этот ужас полного нравственного растления, неизбежно ждет церковное общество, если оно пойдет по пути, намеченному деяниями Синода.

          Нам кажется, что митр. Сергий поколебался в уверенности во всемогущество Всепреодолевающей Истины, во Всемогущество Божие, в роковой миг, когда он подписывал декларацию.

          И это колебание, как страшный толчок, передастся Телу Церкви и заставит его содрогнуться. Не одно человеческое сердце, услыхав слова декларации в стенах храма, дрогнет в своей вере и в своей любви, и, может быть, раненое в самой сокровенной святыне, оторвется от обманувшей его Церкви и останется за стенами храма.

          И не только в сердце интеллигенции вызовет декларация мучительный соблазн.

          Тысячеустная молва пронесет страшное слово в самую толщу народа, новой раной поразит многострадальную душу народную, и во все концы земли пойдет слух о том, что Царство Христа стало царством зверя.

          Неисчислимы эти бесконечные тягостные внутренние последствия декларации, этой продажи первородства Истины за чечевичную похлебку лживых и неосуществимых благ.

          Но кроме этих внутренних последствий, конечно, будет иметь она и другие последствия, более очевидные и осязаемые.

          Уже несутся из отдаленнейших ссылок голоса протеста, голоса скорби и негодования. К этим голосам присоединится все наиболее стойкое и непоколебимое в церковных недрах.

          Не мало найдется тех, для кого лучше умереть в Истине, чем жить во лжи, тех, кто не переменит своего знамени.

          Над Церковью навис грозный призрак нового раскола!

          С одной стороны будут они, “неуставшие” от своих изгнаний, тюрем и ссылок, обреченные на новые, еще более страшные испытания, а с другой стороны станут полчища “уставших” от постоянного колебания и переходов, “покаяний” и не прекращающейся неустойчивости. Они, эти “неуставшие”, будут, вероятно, в меньшинстве среди духовенства, но, ведь церковная истина не всегда там, где большинство! И не всегда она там, где административный церковный аппарат. Об этом свидетельствует история великих святых: Афанасия, Иоанна Златоуста и Феодора Студита.

          Но к ним прильнет и пойдет за ними ищущая правды душа народа.

          А большинство духовенства…

          — Жалкой будет судьба его.

          Оторванные от живого общения со всем, подлинно творческим и непоколебимым в церкви, тщетно стараясь заглушить голоса обличений, несущиеся из глубины ссылок и тюрем, закрывая глаза, чтобы отвратить от себя грозящий призрак страдания исповедников, будут они, эти “уставшие”, лепетать заплетающимися языками слова оправданий и нанизывать дрожащими руками на цепь лжи и компромиссов все новые и новые звенья, втаптывая в грязь честь белоснежной Ризы Христовой. Там, впереди, маячат новые призраки: повторение декларации на местах, незаконные и недопустимые епархиальные съезды без ссыльных епископов, и незаконный собор без первосвятителя и других изгнанников, и позорное примирение с обновленцами, о котором уже говорят “легализовавшиеся” епископы и, наконец, отказ от патриаршества. Ведь декларация определенно ставит патриаршество под вопрос. Говоря о задачах будущего собора, она указывает не выборы Патриарха, а “избрание высшего церковного управления”.

          Какое жалкое и недостойное существование.

          Воистину лучше умереть, чем так жить.

          Черная туча нависла над Церковью.

          Там, в обителях небесных, плачут о нашей земле святители русские, стоятели за Церковь прошлых веков и мученики и исповедники недавнего прошлого.

          Там, в преисподней, темные силы ада готовятся торжествовать новую и решительную победу.

          Остановитесь же, пока еще не поздно.

          Остановитесь же, пока еще не до конца поздно.

          Остановитесь, хотя бы ценою жертв своим положением и благополучием!

          Господи, сжалься над Твоею Церковью: ведь она все же Твоя Невеста!

(«Луч Света. Учение в защиту Православной веры, в обличение атеизма и в 

опровержение доктрин неверия», в 2-х ч., сост. архим. Пантелеимон,

Переизд., Св.-Троицкий Монастырь. 1970 г., ч. 2, «Документальные данные о начале раскола Русской Церкви на “Советскую” и “Катакомбную”», стр. 16-24).

          Примечание. Как Вы, уважаемые читатели, уже обратили внимание, в предложенной статье автор предполагает о полном упразднении патриаршества в будущем, как логическом следствии шагов союза митр. Сергия с безбожной властью. Ныне эти взгляды могут показаться даже наивными, поскольку мы являемся очевидцами еще более изощренного акта советского правительства сатаны – «восстановления» патриаршества. Однако, внимательно следуя рассуждениям автора, мы понимаем, что вот это «восстановление» - не что иное, как именно соединение с «обновленцами» и «живоцерковниками», выражающееся в полном приятии их богоотступничества, и только прикрытого ширмой акта видимого учреждения «законоустановленного предстоятельства», что направлено сатаной и предопределено лишь для еще большего совращения душ.

          Хотелось бы отметить еще, что Вы сами можете убедиться, через бытовое общении с «заступниками» МП, что действительные их убеждения и образ жизни обличает в них – по выражению автора –“уставших”, и как это подтверждает лишний раз и его правоту насчет того, что таковых будет большинство.