https://simvol-veri.ru

Беседа с Первоиерархом РПЦЗ митрополитом Виталием : " Процесс возрождения России начался"

 

ВОПРОС: Владыко святый, Российская Православная Свободная Церковь уже 2 года существует открыто. Что Вас радует и что огорчает в ее жизни?

ОТВЕТ: Мы ушли из России и живем здесь, за границей, так же как жила Российская Церковь в продолжение 1000 лет, мы ничего не изменили. Нас лично можно осуждать в грехах, в немощах, но мы совершенно непоколебимо стоим на совершенно правильном пути канонического строения Церкви — на правилах апостольских и 7-ми Вселенских Соборов. Мы никуда не спешим, мы понимаем, что после 70-летнего ужасного состояния России нельзя сразу ожидать, что все изменится.

Нас огорчает в особенности то, что иногда к нам вступают в ряды духовенства определенные люди, которых можно назвать — инфильтрацией. Естественно, это есть самый простой способ борьбы с истиной. Но мы знаем, что всякая инфильтрация всегда изживается. Нельзя никого обмануть, когда речь идет об истине, — рано или поздно все почувствуют — истина в человеке или ложь. Повторяю, мы не спешим никуда, мы знаем, что процесс возрождения России начался. Чтобы погасить его, брошены все силы во главе с папой Римским, униаты, всевозможные сектанты. Если России не удастся перебороть это последнее, самое страшное искушение, что почище Наполеона или нашествия Гитлера, то это будет самое ужасное — потому что касается души человеческой. Мы бессильны помочь чем-то, кроме посылки литературы, помощью наших некоторых священнослужителей, мирян, — русский народ должен сам справиться с этим страшным искушением. А если нет, то тогда откуда еще можно ожидать какого-то света возрождения? Неоткуда. Все пойдет к концу, к великому концу. Но, если русский народ справится с этим, то будет некое возрождение в России, которое повлияет безусловно на весь миp, и как-то люди начнут одумываться и немного праветь. Запад нуждается в России как никогда. Не как в экономической единице, а как в духовном слове истины — вот в чем нуждается Запад и весь мир.

В: Как происходит процесс становления Российской Церкви, с какими трудностями он сталкивается?

О: Главная причина — 70-летний плен Русского Народа в коммунистических тисках, и это оставило некую пленку на душах не всех, но многих русских людей, и вот эту пленку надо снять. Это болезненный процесс. Непонимание жизни Церкви, непонимание, что такое Церковь, — это не организация, Церковь остается всегда великой тайной. Церковь нельзя никакими definitio определить, как какую-то формулу химии или физики. Церковь — это Христос. Церковь истинная — она всегда будет богочеловеческой. Кто осуществляет эту богочеловечность? — Христос в совершенстве, а мы все, человеки, призваны обожествиться. Вот наша задача. С одной стороны, трудность в том, что русский народ жил в ужасных условиях, и на нем остался известный отпечаток, а с другой стороны мы видим русский народ совершенно не знающим ничего ни о Церкви, ни о Таинствах. И это даже лучше — потому что у него нет никаких налетов схоластики, влияния католицизма или протестантизма, и неправильных мыслей; он совершенно tabula rasa. И такой народ, когда услышит истину и к ней прибегнет, то будет действительно полноценным народом.

Так что жалеть о том, что русский народ совершенно опустошен духовно - не стоит. Когда в нем ничего нет, он примет истину во всей ее чистоте.

В: Т.е. это естественно, что наши приходы сталкиваются с различными внутренними трудностями, что присоединяющиеся не всегда понимают, в чем состоит упование нашей Церкви?

О: Вся структура Московской Патриархии ложная, вся жизнь Московской патриархии ложная, совершенно неправильная. Первый грех они все время повторяют, это то, что они распоряжаются епископатом, как хотят — гоняют с кафедры на кафедру. Они должны знать, что архиерей венчан пожизненно на епархию, и ни какая сила на земле не может его снять с этой епархии, ни патриарх, ни собор, ни синод. Его можно снять только, если он добровольно, по нездоровью, хочет уйти на покой или если он совершил преступление, то его по суду снимут, и даже могут запретить в служении и снять сан, — это единственный способ. Все остальные указы это беззаконие.

В таком же положении находятся священники: если он хороший, то его загонят в трущобы. Ежедневно я говорю по телефону с Москвой, Петроградом, со многими российскими городами и вижу, что это реальность наших дней.

В: И все это отражается на тех, кто к нам присоединяется?

О: Конечно. Люди думают, что священника можно снять, когда угодно. Это неправда. Наш епископат в царское время всегда считался с семейным положением священника, с его способностями, с его ученостью, — все это принималось во внимание, и тогда использовали всех священников максимально для блага Церкви. А в патриархии не так, там ставят настоящих проходимцев. Вот, к примеру, Новониколаевск (Новосибирск): там какой-то есть поп, который кроме денег просто ничего не признает, и его там держат, потому что напротив него служит ксендз католический, который улыбается всем, всех обнимает и целует, всех принимает и даже деньги раздает, и он выглядит благодетелем. А поп от Московской патриархии компрометирует Церковь, и от него отвернулись по-настоящему верующие русские православные люди. Но Московская патриархия его держит. Вот вам и пример явный.

В: Недавно в России достоянием общественности стали документы, доказывающие, что Московская Патриархия на протяжении десятилетий являлась соработницей КГБ; однако мы видим, что несмотря на эти неопровержимые свидетельства, массового исхода «церковных людей» из патриархии не происходит. Чем можно объяснить, что эти люди, знающие о таковом положении не стремятся к истинной Российской Церкви?

О: Во-первых, есть много людей, которые привыкли, что большевики все время издевались над Церковью, и они думают, что это продолжение дела все тех же коммунистов. Известны такие люди, которые считают так, — мол, клевещут на наше духовенство. Другая часть верующих настолько развращена и находится в таком ужасном состоянии невежества, что просто не обращает внимания — привыкли к этому.

Московская патриархия — это «живая церковь» (обновленчество — прим. редакции), это продолжение живоцерковников.

Среди епископов есть живущие с любовницами, воры, убийцы и почти все поголовно доносчики. Ну, что можно с таким епископатом сделать? Я не говорю, что все духовенство такое, есть очень хорошие батюшки, которые стонут от пребывания в Московской патриархии, но им некуда деваться: они семейные, у них дети, их моментально выбросят на улицу.

У нас нет средств их содержать. Мы просто нищие в сравнении с патриархией. Мы только можем предоставить им нашу чистую веру, наш чистый канонический строй. Благодать Божия — аромат очень тонкий, и она требует большой бережливости, она может очень быстро совершенно уйти.

Патриарх говорит часто: «У нас не хватает духовности». Скажите просто: «У нас нет благодати». Что за слово — «духовность»? Это ведь очень туманное слово, его можно как угодно понимать на все лады; а я скажу, что духовность — это есть ощущение Божией благодати, — вот вам и духовность. А раз не ощущаете Божию благодать, значит ее нет. Вот что страшно. Бедный русский народ!

Сейчас идет такое движение, что надо венчаться, надо креститься, — ну, пошли венчаться, пошли креститься. Как будто бы это какой-то долг, который надо непременно исполнить. Это должно быть личное желание стать христианином, стать на путь спасения, а не просто почему-то, — вот пошли все, да и я пойду; ну вот его кропилом по лбу три раза окропят, и он «крещеный». Это же кощунство. Так же венчаются, потому что надо венчаться, и стоят пары десятками в очереди, и их венчают таким же самым образом.

Если есть еще какие-то по-настоящему верующие люди, которые молятся на иконы, молятся по словам, которые произносят безбожные священники, — они молятся, и для них слова остаются те же самые, богослужебные, то ради них Господь, может быть, и совершает невероятную икономию — то есть они причащаются святых даров, эти люди. Если Господь мог отшельников в пустынях причащать чрез ангела-хранителя своего, то Господь может сделать такое исключение ради какой-нибудь бабушки, которая искренне верит в Христа.

Но я себе не представляю, чтобы человек, который предавал своих собратьев-епископов, который был доносчиком (там это называется какими-то особыми словами, выработанными советским лексиконом, которые я просто не хочу употреблять, ибо это загрязнение русского языка), и этот доносчик для собратьев, для своей паствы, совершает литургию, и она совершается, — я просто не могу принять, что в Чаше у него Тело и Кровь Христовы. Или apxиepeй, который является прелюбодеем, — и в Чаше у него Тело и Кровь Христовы? Это просто невозможно принять, — это кощунство.

Ко мне группа советских русских православных священников обратилась: «Неужели это не кощунство — думать, что весь русский народ без таинств?» Я отвечаю им на это: «А вы не думаете, что это кощунство, если женатый архиерей совершает литургию и другие таинства?»

А каким образом народ русский все-таки причащается? Только так это могу я понять — Господь совершает невероятную икономию ради верующей души.

Эти архиереи ничего общего не имеют с русскими архиереями. Так же как и некоторые батюшки — грубые, дерзкие, немилостивые. Есть, конечно, и замечательные священники, с некоторыми из них я переписываюсь.

В: Здесь, в Зарубежьи, среди наших прихожан бытует мнение, что вот, мол, возглавители патриархии плохие, но простые прихожане — бабушки — хорошие, вот они-то хранят истинное православие, несмотря на то, что окормляются в патриархии. Можно ли согласиться с этим?

О: Церковь одна, и миряне — такая же Церковь. Как часто бывает, что собор архиерейский выносит какое-то постановление, а Церковь его не принимает. Нет acceptio — нет восприятия этого указа. А кто не принимает? — миряне, они такие же члены Церкви. Бывают часто такие указы — постановил, как будто, архиерейский собор, а указ этот не исполняется, Церковь его органически не приемлет, и все; и так этот указ уходит, испаряется, и никто больше о нем не вспоминает. Церковь есть Церковь, и каждый мирянин такой же член Церкви Христовой.

Часто бывает, что какой-то мирянин скажет такое, что архиерей задумается. Фактически, что мы делаем, архиереи? Мы духовно прослушиваем Церковь — чем она живет, чем она дышит, — и возвращаем это, но конкретно, ясно и точно. Но берем-то мы все это от кого? От Церкви всей, не то, что мы придумываем что-нибудь такое-этакое. Церковь совершенно едина. Вот какой процесс происходит: мы таинственно воспринимаем от народа то, чем он живет, но он даже не сознает, что живет этим, не конкретизирует это. А собор архиерейский объявляет ему ясный путь — вехи, и народ благодарен за это. То же самое касается и интеллигенции нашей. Интеллигенции дана возможность изучить грамматику, синтаксис, правильно выражаться по-русски, и она должна выражать непременно народ, а не что-то чуждое народу. Величайшей трагедией России стало то, что класс интеллигентный, мыслящий, совершенно отошел от народа, и народ почувствовал себя оставленным, сиротой, и сама интеллигенция заблудилась и погибла почти вся. А народ остался без выразителя своего. Интеллигенция — не больше и не меньше, как выразитель народа, — как корень и цветок. Корень не может без цветка жить, цветок не может без корня. Корень это народ, цветок — это мыслящий класс.

Миряне и епископы, находящиеся в патриархии, связаны связью порочной, связью не благодатной. Каждый архиерей — он потенциальный сергианец по жизни, по мыслям, по своему поведению. Вот в этом трагедия. Неизвестно, что будет дальше, но я думаю, что они должны уйти или их «уйдут».

Помните, как преп. Серафим Саровский молился и видел весь этот нечестивый епископат, — а их уж там больше сотни, — и как он молился Христу, чтобы Господь помиловал. — Нет не помилую, — отвечал Господь… Серафим Саровский еще молился, и Господь ему сказал — не помилую. И это страшно. Но мы не собираемся и не можем никого судить, — из кого выбирать судей?

В: Нередко приходится слышать от людей, приезжающих из России, что они более ощущали благодать за богослужениями и при посещении святых мест на родине, чем в Зарубежной Церкви, что там они видели особые знамения благодати, например, старцев, а здесь нет. Что можно сказать на это?

О: Старчество — это есть результат благочестия всей Церкви. Это есть как бы венец благочестия, некий духовный аристократизм Церкви в самом хорошем смысле этого слова. Старцев в Московской Патриархии быть просто не может.

Мне одна верующая русская девушка как-то писала, что она была в России у одного, так называемого, старца.

— Я ушла от него, как от змеи, — писала она.

Нельзя попасть в монастырь и сказать: «Я – старец», — такого не бывает. Старчество складывается органически, — это плод большого благочестия, невероятного послушания, разумного послушания. Старец рождал старца, послушник старца делался старцем по смерти старца, он жил тесно с ним, он дышал его атмосферой, его молитвой, и он проникался его мудростью и в особенности смирением. Смирение — это главная действенная причина старчества — абсолютное смирение, кротость. Откуда взять это, когда почти что весь епископат Московской Патриархии — нечестив? Откуда могут родиться эти «старцы», которые должны непременно защищать этих архиереев, а они все подсудимые? Они не просто согрешили, скажем просто, они находятся в ереси, а их личные грехи, как мне кажется — это результат, их стояния в ереси. Господь за ересь, за неправомыслие, за ложное учение наказывает самыми постыдными грехами, так, чтобы смирить до земли. Так что не будем останавливаться на их личных грехах — это только последствие.

Московский патриарх объявил во всеуслышание, что они никогда не откажутся от экуменизма. С сергианством они уже слились настолько, что уже не представляют жизни вне сергианства, иными словами, они слушаются сильных века сего, в данном случае коммунистов, которые им диктуют главную линию. Теперь, конечно, коммунисты не входят в детали, такие как финансовое положение, это чересчур для них обременительно, но главную линию указывают. Коммунисты чувствуют, что возрождение настоящего православия для них гибельно, — они будут сидеть в конце концов на бочке с порохом, если только православие разольется действительно по-настоящему.

В: Как можно емко сформулировать суть сергианства?

О: Просто. В Церковь вошла НЕ Божия воля. Вот и все. Всем руководит в Церкви Божия воля, Дух Святой, а тут вошла не Божия воля, и ее слушаются, а для того, чтобы замаскироваться, оставляют весь чин внешний — кадите, пожалуйста, говорите проповеди, держитесь старого стиля — делайте все, как полагается. Но воля-то будет не ваша. Вот в этом все. Мы называем это сергианством. Когда не Божия воля руководит Церковью, то исполнение обрядов постепенно делается пустым, начинается обрядопоклонничество. Обряды они оставляют, — пожалуйста, сколько хотите, и чем пышнее — тем лучше. Это страшная вещь, это тонкая вещь, далеко, далеко идет. Знания, — пожалуйста, знайте историю Церкви, знайте все расколы до тончайших подробностей, знайте все философские системы, будьте богословами, чтобы вас почитали докторами теологии, — пожалуйста. Но воля наша будет. А в воле все, от нее зависит свобода или несвобода. Церковь не нуждается ни в чем, только в свободе, а этого-то и нет у них.

В: В чем состоит в настоящее вре­мя особенность иноческого служения в сравнении с прошлыми столетиями. к чему призвано нынешнее монашестве в первую очередь?

О: Мы живем в интересную эпоху — искания сущности во всех областях. во всем мире. Что такое атомная энергия? — Это искание сущности вещества, материи, на эти разработки направлены большие силы и много открыто, технология на этом поприще очень развита. Революция целая произошла, например, в ти­пографской области, и во всякой другой, из-за этой технологии. Вся эта элек­тронная система — ведь это только «да» и «нет», и все. На этих двух словах основаны все компьютеры, в одну секунду вы можете вложить колос­сальную информацию, но шифр: «да» и «нет» — плюс, минус.

Так что повсюду идет искание сущности, возьмите, к примеру. в музыке, в литературе, все ищут, все иди­оты, шарлатаны, все ищут какой-то сущности, все устали от форм. Писа­тели хотят разбить куклу, чтобы посмотреть внутрь, на ее душу. А мы, монахи, не должны размениваться на мелочи, ведь у нас бывает много бытового много мирского — от привычек, много елейного сентиментального; монашество сильно заражено этим, все эти: «батюшка благословите, батюшка благословите, батюшка благо­словите». Сущность в монашестве простая, и она выражена преп. Серафимом Саровским — цель всей Церкви, всего, что в ней творится, единственная цель — стяжание Святого Духа. И больше нет другой цели ни в чем, во всех митрах, храмах, песнопениях; препо­добные только имеют одну цель — стяжание Св. Духа, и если этой цели нет, то все это чепуха, все это делается привычкой. Поклоны это ничтожество, если нет сущности — искания Святого Духа, они необходимы и пост необходим, но если главного нет, то пост будет го­лодовкой, поклоны кувырканием — и так все. Во все надо вкладывать себя, свою душу, для стяжание Святого Духа. Что мне от того, что я верю в Бога, но у меня Его нет в сердце. Первое, что преп. Серафим указал, — единствен­ная цель Церкви Христовой, 2000 лет существующей, — стяжание Святого Духа и больше ничего. Церковь богата, предлагает и то и это, но цель — стяжание Святого Духа, и если этого нет, то все пустое. А как стяжать Святого Духа? Смиренно просить Бога очистить свое сердце и молиться этим очищенным сердцем Богу. Вот вам квинтэссенция монашеской сущности: если этого нет, — ничего нет.

После Серафима Саровского пришел прав. Иоанн Кронштадтский, и он продолжал говорить о той же древней истине, которую нам напомнил преп. Серафим, — что вся жизнь на земле имеет одну единственную, уникальную цель — стяжание Святого Духа. Пришел Иоанн Кронштадтский и говорит: Как стяжать Святого Духа? — Кротко про­сить очистить свое сердце, и этим чистым сердцем молиться Богу. Вот сущность монашества, и выше этого ни­чего нет. Все остальное это приемы, это хорошо, это необходимо, но если нет этого, то ничего нет. Я думаю, нынешнее монашество, в первую очередь, должно показать на­стоящее благочестие, настоящую сер­дечную Иисусову молитву, и тогда по это­му монашеству будут равняться все люди, все приходы, потому что без мо­нашества нет Церкви. Там, где нет настоящего монашества, там нет Цер­кви. Неважно, если нет пустынников, столпников, — важно, чтобы было бла­гочестивое, искреннее, честное монаше­ство. Когда оно старается быть честным и благочестивым, то и есть мо­нашество. Всегда и белое духовенство, и миряне будут равняться по монаше­ству. Они нет-нет, да и приедут в монастырь, потому что ощущают, что там полнота. Монашество, оно остает­ся полноценным до сего дня. Если в Церкви нет монашества, то безусловно что-то не ладно в этой Церкви.

В: Приходится слышать, что наша Церковь ожидает восстановления в России монархического строя, и пока этого нет, не желает иметь дела ни с каким тамошним правительством. Что можно сказать на это?

О: Это клевета на нас. Мы можем жить при любом строе, если этот строй не посягает на Церковь, если этот строй нас не преследует, и даже когда он преследует, мы живем. Мы будем всегда жить, мы будем защищаться, но будем жить. Мы совершенно не держимся такой установ­ки — монархия и больше ничего. При лю­бом режиме мы живем. Конечно, для нас, для Церкви Христовой, как гово­рить свят. Григорий Богослов, наиболее любезна монархия. Божие, оно лучше всего отображено в монархии право­славной, но мы будем жить и при рес­публик, если таковой режим не явля­ется явным врагом Церкви. Коммуни­сты объявили себя просто явными врага­ми Церкви, и все-таки мы жили под ними и мучились, у нас много мучеников было, постоянно убивали нас всех в России. Но мученики все-таки вынесли Церковь, и перенесли ее, и там, в России, до сего дня есть благо­честивые люди, их не много, но они есть.

В: Владыко святый, как Вы относитесь к исходящим из Ватикана призывам к православной Церкви начать диалог?

О. Между нами уже почти 10 веков. Накопилось столько разниц, столько вырыто рвов, причем не нами, а имен­но Римом. Эти рвы надо засыпать. Это не просто какая-то ссора личная, это разница жизни, разница мистики, разни­ца веры, разница поведения, разница мо­рали — во всем разница. Ведь это же серьезная вещь, что же мы будем толь­ко перечислять, что мы верим в Трои­цу, и они верят в Троицу, они верят в Матерь Божию и мы верим в Матерь Божию, они верят во святых и мы верим во святых. Что будем пе­речислять по пальцам, во что они верят и во что мы верим. Это абсурд. Во-первых, в Троицу мы уже верим не одинаково, — куда вы денете filioque, ведь это серьезное нарушение догма­та о Святой Троице. А непорочное зачатие Матери Божией. Что это такое? Это никогда не признавалось в продолжение 10 веков св. отцами. Как так? Матерь Божию, вдруг, Святая Троица выделила, и она совершенно не причастна ни к какому первородному греху Адама и Евы. А почему Господь не сделал это для каждого человека? Ему просто было сделать это. А эта самая, сверхдолжная благо­дать (заслуга — прим. редакции), — ка­кая там может быть сверхдолжная благодать, когда наш св. Ор умирает и плачет; ему говорят: «Отче, ты 85 лет подвизался в посте и молитве, в пещерах жил отшельником, и ты плачешь?» А он ответил: «А я не знаю, любезны ли были, приемлемы ли были все мои подвиги моему Господу?» Где тут может быть какая-то сверхдолжная благодать? Вы знаете, что та­кое сверхдолжная благодать? Это зна­чит, что святой молится, и Господь ему прощает, а кто может быть судьей, чтобы решить простил ли ему Господь? - Папа Римский. Значит, когда этот святой уже «прощен» и начинает мо­литься и поститься, то тогда благодать Божия идет ему сверх, — ему больше не нужно, и благодать эта идет как-бы в сокровищницу Церкви, как в банк. И оттуда папа Римский черпает и дает другим, кому не хватает. И таких вещей столько накоплено. Да вы войдите в храм католиче­ский, там же духовный голод. И вдруг мы протянем руку друг другу. А эти все разницы? Ведь эти разницы нравственные. Ведь это же не фантазии, это же не какая-то отвлеченность, абстракция, это же жизнь. Они же больше не постятся, чуть ли не за 2 часа до причастия можно есть, пить. Мы никогда такия вещи не примем, никогда св. отцы этого не принимали. Пусть они вспомнят своего короля Людовика, какой он был святой, да он православный был, почти что и принимал все как православный. Ныне это абсолютно забыто ими. Куда они идут вообще? В церкви выступают рок-музыканты. А мы все это примем и будем лобызаться, что мы одинаковые христиане? Поз­вольте, кто-то то из нас христианин, а кого-то вообще, может быть, больше даже и назвать нельзя христианином.

В: Каково в настоящее время отношение Русской Зарубежной Церкви к различным группам, находящимся в российских катакомбах вне ее окормления?

О: Мы к ним относимся очень благо­желательно. Единственное, что нас беспокоит, это если встречаются сомнительные епископские хиротонии. Мы это не можем принять, нам нужно доказать, что действительно хиротонии тех или иных катакомбных епископов являются каноническими. А дока­зать это очень трудно. Там переплета­ются просто невероятные вещи. У нас все канонично, мы знаем, откуда произошел наш епископат, какие еписко­пы кого рукополагали. Если бы они пришли к нам и сказали: «Раз вы считаете, что епископат сомнительной хиротонии, то неофициально сделайте хиротесию». И тогда они будут канонич­ными. Но хватит ли у них смирения и кротости для этого? Не знаю. Некоторые представители этих групп нас заранее обвиняют, считая, что мы не по праву в свое время не заметили епископов, которые давно существуют в катакомбах. Но почему они сами не выявились? Мы же не сыщики, чтобы искать их по всей России. Мы сами живем открыто, к нам можно обратиться всегда из любой страны, из любого уголка России. Мы не пря­чемся, мы только хотим, чтобы у нас все было канонично, потому что от это­го зависит восприятие благодати Божией — от правильного архиерея, от правильная собора. Так что относимся мы к ним благожелательно, знаем, что среди их паствы есть очень много благочестивых людей.

В: Если былые духовные традиции русского народа не ушли в историю, то каким образом сейчас происходит преемственность этих традиций в России?

О: Думаю, что эта сторона невероятным образом сохранилась, я даже знаю людей, которые и в церковь не ходили все это время коммунистического господства, но всякие обряды совер­шали, домашнего характера, вспомина­ли кое-что. И это осталось в народе, не могу сказать, как это распространи­лось широко, но это осталось. Эти вещи так просто погасить невозможно, они как то живут в самой крови народа. Так что эта сторона старого быта живет. Русский народ все-таки существует, у него есть память своего прошлого. Сейчас идет стихийный возврат к прошлому, правда, это еще не нашло себе одного общего русла — очень мно­го всяких рек.

В: В нынешнем мире, когда кругом царит отступление от истины, нам, чадам Русской Зарубежной Церкви, очень легко впасть в чувство превозношения, как избежать этого?

О: Монашество обязано поставить своей целью непрестанную молитву, это цель монашества, и это осуществимо. Иисусова молитва. Подумайте сами, — если Вы повторяете сотни раз: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», ведь вы просите только помилования и ничего больше не просите. Только помилования. 20 раз вы повторите и как будто бы вы повторили только сло­вами, а вы все-таки трудитесь, стоите, делаете хотя бы поясные поклоны, и вдруг за это хотя бы одно стояние на молитве Господь разок пошлет вам, и вы почувствуете, что вы от всего сер­дца сказали: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Вот вам и смирение, потому что вы просите только о помиловании. Кто про­сить о помиловании? Кто чувствует себя грешником, преступником, ничтожеством, он только просит о помиловании. Слово «помиловать» — это замечательное слово, это поразительное слово. Только нам не дается всегда это прочувствовать. Почему мы даем минимум послушнику: читай Иисусову молитву вечером перед сном 100 раз и старайся, говоря 100 раз, хоть один раз вырвать настоящее «Госпо­ди помилуй». Человек, когда это скажет и почувствует, что сказал это всем своим существом, он никогда этого не забудет. Потому что ответ был немедленный — почувствовал себя почти что блаженным. Он захо­чет вернуться к этому, и начнет вто­рую сотню делать уже от себя, а не по послушанию, и, может, удастся ему еще почувствовать это. Отныне только трудящиеся восхищут Царство Небесное, - сказал Гос­подь. Отныне - то-есть от Нового Завета.

В: Владыко святый, о чем нам нужно сейчас сугубо молиться?

О: Отвечу вам словами преп. Серафи­ма Саровского. Спасай свою душу и ты­сячи людей спасутся вокруг тебя. Если ты действительно спасешь свою душу, ты никогда не будешь одиноким, все потянутся, все, потому что спасти свою душу это что-то великое. Это значит быть бесстрастным, это и есть свя­тость. Что такое святость? Нас пугает слово святость. Ну, куда мне, мол, до святости. Мы представляем, что с нас, мол, будут икону писать. Да нет. Больше святых, которых мы не знаем совершенно, чем тех, которым мы молимся и которых читаем жития. Так вот в этом и есть служение Церкви и народу своему. Очисть себя от страстей, и ты сделаешь дело всемирное, хотя нас, монахов, обвиняют, что мы эгоисты, что хотим спасти лишь самих себя. Неправда! Мы никогда не спасаемся в одиночестве. Никогда. Если мы будем молиться Богу и очи­щать себя, то мы сделаем мировое кос­мическое дело. Бесстрастие — это и есть святость. И когда человек бесстрастный, все его чувствуют, все к нему идут, как пчелы на мед. Он не может спрятаться. Он и захотел бы. но не может, пойдет в лес его найдут там, зароется в землю, его найдут там. Потому что важнее этого ни­чего нет. Вот у меня спрашивают: «Чего Вы хотите, Владыко?» — «Одного живого святого в епархии своей — го­ворю я, — больше ничего не хочу». Вот и все. Потому что я знаю, что в нем все будет.

В: Владыко святый, в чем мы, чада Русской Зарубежной Церкви, должны исправиться?

О: Нам нужно избавиться от стра­стей. Мы каемся в грехах, и хорошо делаем, но ведь мы можем все время каяться в грехах и в те же грехи впадать. И так всю жизнь, но это гру­стная картина. Если бы мы подумали, что источник грехов — страсти, а мы их даже и мизинцем не тронули. А надо молиться так: Господи, прости мне грехи мои и избавь мя от страстей моих. Почему прости? — Потому, что грехи — это конкретные акты беззакония. А страсть — это не акт, это источ­ник грехов, вся наша структура внут­ренняя. Страсти — страшная вещь. Почти в каждом богослужебном тексте есть молитвы, чтобы Господь избавил нас от страстей. Мы так не­внимательны к богослужебным текстам, ведь ни одной службы в минее нет, чтобы не говорилось об этом. Церковь это понимает, глубоко понимает, а мы думаем только о грехах. Не­ужели Христос, Сын Божий, пришел на землю только для того, чтобы нам сказать, чтобы мы не грешили? Нет, Никодим не даром ночью пришел к Спасителю с очень важным вопросом: какая цель Твоя, всего Твоего учения, всех Твоих чудес? Какая цель конечная? Господь ему сказал: переродиться, т.е. избавиться от страстей, сделаться таким, каким человека создал Бог, — Адамом безгрешным. Никодим был умный человек, он понял, что это невозможно. Он сказал: это так же невозможно, как войти в утробу матери; и Господь просто ему сказал: да, человеку это невозможно.

Господь открыл все падение рода человеческого так красноречиво, так глубоко, как это мог сделать только Христос. Апостолы в ужас пришли и воскликнули: «Кто же может спа­стись?» И в ответ: никто. «Человеку это невозможно, а Богу все возможно». Самый главный грех наш не в том, что мы грешны, но в том, что мы не просим Божией помощи, а если мы не будем просить Его помощи, значит, не признаем Его совершенство, и попадем в ад. Он единственный, Который мо­жет нас спасти, и потому Господь для православного мира не учитель в пер­вую очередь, но Спаситель. Спаситель прежде всего спасает, а учитель мо­жет себе всяким наполнить голову, и никакого толку не будет. Протестанты, Спасителя представляют учителем, и очень довольны от того, что они сами очень умные. Сейчас наша самая главная зада­ча — укрепление нашей собственной Церкви, потому что сейчас идет нажим с разных сторон, железное кольцо начинает нас здесь потихонечку сжимать. Надо поднять наше благочестие, молитву в особенности.

В: Владыко святый, в чем есть определенное Богом для нашей Церкви служение?

О: Как-то Владыка Митрополит Ана­стасий сказал, и его слова ныне осуще­ствляются: «Придет время, когда Зару­бежная Церковь станет важнейшей единицей во всем мире». Мы видим патриархов, которые так или иначе по­гружаются в какие-то неправды, а наша Церковь стоит непоколебимо, подобно деве, бегущей в пустыню, о которой го­ворится в Апокалипсисе. Вот наша Церковь. Поэтому мы никогда не будем богатыми, — чтобы не возгордились. Ни­когда не будем пышными, полными здоровья, — чтобы не возгордились. Ведь апостол Павел, величайший апостол, просил Господа избавить его от жала диавольского. Мы не знаем до сего дня, что это было такое. Но Гос­подь сказал — нет, довлеет тебе благодать Моя. Чтобы он не возгордил­ся. Даже апостол Павел был в опасности возгордиться, и Господь оставил ему «пакостника плоти». Если архангел Сатанаил во всей красе воз­гордился, то что мы?! Нам только дай копейку, мы уже на рубль гордимся.

В: Выполняется ли определенное Богом нашей Церкви служение?

О: Оно выполняется помимо нас. В этом смысле Господь нас ведет. И когда мы придумываем что-то не то, это как-то испаряется и делается ничем. Большая ответственность на За­рубежной Церкви, нас Сам Господь ведет, Спаситель ведет.

("Православная Русь" № 17 1992 г., с.3.)